Современное искусство и Петербург— гармония или диссонанс?
Дмитрий Озерков, заведующий отделом современного искусства Эрмитажа, и Вера Мартынов, художник, в программе "Волшебная гора"
Т. Троянская:
Санкт-Петербург и современное искусство. Гармония или диссонанс? Будем с этим разбираться. Вы только что вернулись из Венеции, там была Биеннале и русский павильон вызвал много разговоров от позитивных до очень резко негативных. Русский павильон готовил Александр Сокуров и Шишкин-Хокусай также принимал участие в этом. И конечно же Эрмитаж делал этот русский павильон.
Т. Троянская:
Дмитрий, кто был куратором проекта?
Д. Озерков:
Куратором в этом году… Есть комиссар, у которого функция организаторская – собирание денег, устройство самого павильона, плюс организатор приглашает куратора, его выбирает, с ним беседует, находит с ним какие-то точки соприкосновения. Окончательная работа – это разговор между куратором и комиссаром, который выдает некую конечную историю.
В данном случае идея, чтобы был приглашен Государственный Эрмитаж в лице генерального директора, который и является единственным человеком, который работает не по доверенности от Эрмитажа, а представляет Эрмитаж, и идея Михаила Борисовича Пиотровского в том, что Эрмитаж как институция выступает куратором. Он стремился снять с себя эту единоличную ответственность по той причине, что для него важно представлять Эрмитаж целиком как институцию.
Это довольно необычная история, потому что в каталоге Биеннале все равно написано, что куратор – Пиотровский, потому что там должен быть человек.
Т. Троянская:
Но по факту – это не он?
Д. Озерков:
По факту не он. Он всегда говорит, что это Эрмитаж – это все две с половиной тысячи человек Эрмитажа.
Т. Троянская:
Это как «все добро чье? Народное!»
Д. Озерков:
Не в этом дело! Как раз не так. Смысл в том, что, когда институция участвует в некоем процессе, это совершенно иная история. У институции есть свои особенности, свои проблемы, свои проблемы, свои формы взаимодействия с миром, свои традиции, свои развитые и неразвитые органы. И Михаил Борисович Пиотровский хотел показать, что Эрмитаж как институция не является просто набором вещей и набором людей, и не персонифицируется в какие-то вещи или в люди, а это есть такой сложный организм без начала и конца, который живет и что-то говорит. А что он говорит – это другой вопрос. Об этом и есть павильон.
Т. Троянская:
Александр Сокуров, в данном контексте – это просто художник?
Д. Озерков:
Дальше следующий этап. Можно продолжать. Есть комиссар и куратор. Куратор приглашает художников и в данном случае Эрмитаж как институциональный куратор выбрал Сокурова и Шишкина-Хокусая, двух Александров, которые и представили картину русского искусства сегодня на Венецианской биеннале.
Как совершенно правильно сказала Вера, это всегда некий смотр, или зеркало, или прибор, который позволяет сказать что-то о стране. Таких приборов много. Кто-то исследует нумизматику, и ему по дизайну денег понятно, что происходит в стране. Кто-то исследует искусство, кто-то исследует музыку. Всегда есть такие векторы. Искусство как лакмусовая бумажка определенного рода. И Биеннале всегда такой отчетный шаг. Он всегда должен открыться 8 мая. Павильон должен открыться и в нем что-то должно быть.
Рядом с Эрмитажным был павильон Венесуэлы. Он был закрыт, потому что Венесуэле сейчас не до искусства. И это тоже знак для всего мира, что павильон не работает.
Т. Троянская:
А у нас «Блудный сын» и Фламандская школа?
Д. Озерков:
У нас «Блудный сын» и Фламандская школа.
Т. Троянская:
Как это отражает то, что происходит сейчас в России?
Д. Озерков:
Хороший вопрос. Тут можно говорить и с точки зрения того, что есть вечные основы культуры и искусства, которые живут. Можно сказать, что мы не хотим уходить от традиций и от этих основ куда-то дальше. Не хотим или не можем. А можно сказать, что наоборот, сейчас и есть необходимость призывать к тому, к чему сейчас призывают художники, то есть вернуться к изначальным текстам. Сокуров говорит про Евангелие. К изначальным образам. Шишкин говорит про некий шедевры условно говоря, Фламандского и Голландского искусства. И собственно об этом разговор.
В начале вы сказали, что про павильон много разговоров. И для меня это главный показатель, потому что когда про павильон ничего не говорят, ни плохого, ни хорошего, значит его можно было не делать. Искусство создано для того, чтобы о нем говорили. Этот разговор и есть искусство, разговор, которые порождается неким явлением искусства.
Т. Троянская:
Я хочу вспомнить слова комиссара, Семёна Михайловского, который говорит, что как раз интерес к нашему павильону всегда от того, что всегда такой интерес к России, а не потому, что наш павильон какой-то особенный. Плюс Михайловский сказал, что на Биеннале всегда побеждает конъюнктура. Вера, это так?
В. Мартынов:
Конъюнктура побеждает? Это я даже комментировать не буду. Там работают совсем другие вещи. Мне кажется, это не так. Про месседж, про который вы говорите. У Шишкина вписано, вшито… Есть замечательный текст Шишкина, который он написал видимо устав читать то, как все сражаются, обвиняя друг друга во всех смертных грехах. Текст замечательный. То, с чем он работает, это конечно не живопись со стен Эрмитажа. Он работает с понятиями, с явлениями. Он работает с таким передвижным музеем, каким-то балаганным музеем. Он выстраивает послушных зрителей перед какими-то непослушными картинами. И вшивает, так как все подвластно его кисти, он все это нарисовал своей рукой и своей кистью, чёрной краской по фанере. Он вшил слова. Он очень любит формулировать все словами, соединять одно с другим, соединять слово и образ. И на выходе из павильона у него написано слово S.О.S
Т. Троянская:
SOS!
В. Мартынов:
И мне кажется, что это важная дощечка. Потекшей краской написано. Может быть этого никто и не заметил. Я многих спрашивала и многие не заметили. Но я вижу, что для Саши это важная вещь, потому что он поместил только эту фотографию в сочетании с еще какой-то интерьерной. Темнота и душность нашего павильона – мне кажется не случайная вещь.
Т. Троянская:
Симптоматичная.
В. Мартынов:
Это очень хороший павильон на самом деле. В него хочется зайти, а потом громко заорать и выбежать, потому что теснота, духота и темнота – этого павильона пугают. Другие вещи, которые я там видела, скульптуры. Как это сочетается? Это рассмотреть довольно сложно, потому что тебе просто физически плохо там становится. Хотели ли этого ощущения художники или нет? Шишкин то точно хотел. И спуск в этот «ад». В этом смысле я считаю павильон получился!
https://echo.msk.ru/programs/beseda/2427859-echo/